Новая мантия была превосходна.
Эйда выложила за неё десять галлеонов у Твилфитта и Таттинга, и ещё десять - за вторую, как того требовали школьные правила.
Угольно-чёрная, с нашитым гербом Слизерина, она сидела как влитая. Ведьма в ателье с умиленной улыбкой предположила, что Эйде, должно быть, не терпится снова вернуться в Хогвартс. Наверное, она одна из самых старательных студенток своего курса? Какой предмет у тебя любимый, милочка? История Магии или, может, Предсказания?

Если бы у котла, который Эйда во время учёбы ставила в заброшенном классе, были уши, он бы умер со смеху.
Если бы у кого-то из однокурсников были глаза, мрачно подумала Эйда, возвращаясь нелогично и немедленно к излюбленной своей теме, они бы тоже так сделали. Умерли со смеху, если бы узнали, что Эйда Блоксам последние деньги на форменную мантию спускает. Выглядеть всегда нужно настолько хорошо, чтобы ни у кого и мысли не мелькнуло об обратном: пожалуй, если ее отец смог подать нечто, напоминающее хороший пример, это было оно. Все в Магической Британии встречали тебя по одежке, провожали тебя по одежке, обсуждали тебя и ставили на определенную общественную ступеньку тоже ориентируясь исключительно на неё.

Раньше Эйда не вполне это осознавала; новая волшебная палочка и никем не читанные учебники виделись куда более привлекательными, чем школьная мантия из дорогого магазина. Сейчас понимала яснее некуда: про палочку можно наплести с три короба, так что все будут уверены, что ты чтишь бабушкину память, а об учебниках презрительно говорить, что тратить деньги на бессмысленные книги, которые все равно выкинешь через год  - ниже твоего достоинства. Врать о том, что тебе нравится протершаяся на рукавах ткань и дешевый, мгновенно выцветающий материал было бы гораздо сложнее.

Пальцы автоматически поглаживают вышитую змейку, пробегают плотные стежки сверху донизу. Это успокаивает и придаёт хоть какой-то решимости перед тем, что Эйда собиралась сделать. Одна она никогда не ходила в такие места, но выбирать особенно не приходилось: отца с его беспечностью и уверенностью в лучшем будущем больше не было, осталась только мама, у которой совершенно точно не хватит душевных сил вести себя прилично, то есть не причитать и не всхлипывать. К тому же, сегодня Эйда была в местах и похуже, когда продавала серебряные бабушкины серьги. Маленькая лавочка на границе Лютного и Косого выглядела так, словно ей позволяли здесь находиться только затем, чтобы подавать остальным пример, как магазин выглядеть не должен: без окон, зажатая между двумя зданиями побольше, ступенька на входе дугой прогнулась под ногами многих поколений волшебников, а всего освещения - пять-шесть сальных свечей. За серьги удалось выручить целых семьдесят три галлеона, что не мешало Эйде уйти уверенной в том, что ее надули. Спорить смысла не было, да и сил тоже; следовало радоваться тому, что за старинную гоблинскую работу не заявили цену еще ниже: что бы она, семнадцатилетняя девчонка, сделала?

Десять да еще десять - оставалось пятьдесят три галлеона, и, если очень повезет, на оставшиеся покупки уйдет не больше трех.

Новая мантия была превосходна, и тем тяжелее было входить с ней в затхлое помещение, пропахнувшее старыми книжками и отчаянием. Последнее Эйда чуяла прекрасно, как будто ее всю жизнь, как гончую, тренировали выслеживать бедствующих волшебников и места их обитания. Впрочем, стоило только покрутить головой по сторонам и выделить для себя тех, у кого было выражение лица, похожее на собственное Эйдино. Нахмуренный лоб, опущенные уголки рта и нескончаемый подсчет денег в глазах.

Эйда головой по сторонам и правда осторожно крутит, прежде чем проскользнуть в "Книги из рук в руки", а внутри немного расслабляется, потому что ее однокурсников - тех, по крайней мере, чье мнение действительно ценится, - быть здесь не может. У прилавков и толпы-то никакой нет, пара колдуний в старомодных шляпах уткнулись носами в "Самый полный сборник толкований", из которого постоянно страницы вываливаются, да какой-то старичок перетряхивает полку "Восстания, войны и др.". Жалко, что здесь нельзя отдать список продавцу и велеть собрать тебе все по списку. Возможно, это могло бы хоть немного сгладить впечатления от визита, хотя и было бы забавно. Эйда набирает нужные книги торопливо, мысленно вычеркивает найденные; официального списка у нее нет, пришлось упросить профессора Слизнорта разузнать об учебниках на будущий год заранее, попутно соврав о каникулах во Франции и больном дедушке, от которого получится отлучиться только перед первым сентября.

Рука постоянно проверяет кожаный мешочек с галлеонами в кармане: лучше потерять ногу, чем пятьдесят галлеонов, на которые они будут жить следущие полгода. Расплачивается Эйда неторопясь, потому что незачем привлекать к себе лишнее внимание даже тут. За три новых учебника всего лишь полтора галлеона. Хорошо, что на третьем курсе Эйда выбрала в качестве дополнительного предмета Астрономию, по ней пособия не было вовсе. Со всем бы так.
Нужно было взять  с собой сумку, чтобы положить туда учебники - отличная мысль, только немного запоздавшая. У продавца, конечно, нет оберточной бумаги, чтобы пожелтевшие страницы укрыть, и Эйда себе обещает, что до аптеки она не дойдет, а добежит, и недостающие ингредиенты на будущий год купит так быстро, как только возможно. Или и вовсе не купит, а придет еще раз, без старых учебников, чтобы не скомпрометировать себя ненароком? Впрочем, тогда придется тратить летучий порох. Даже в Косой переулок просто так не зайдешь.

На пороге Эйда перехватывает стопку учебников поудобнее, пытаясь приладить тщательно завернутый сверток с мантией так, чтобы он закрывал ее последние приобретения, и выходит, щурясь на слишком яркой после лавочки улице. Итак, аптека Малпеппера. Слава Мерлину, туда можно входить относительно спокойно. Да и ко всему прочему...

Эйда замирает, как испуганный зверек: кажется, на долю секунды даже дышать перестает.

Ко всему прочему, хотела она сказать себе, ее однокурсники вряд ли появятся в Косом переулке всего через неделю после начала каникул.
Очевидно, кое-кому совершенно не сиделось в своей маггловской семейке.

- Вильма, - выдыхает Эйда, чувствуя, как щеки наливаются румянцем. Руками лихорадочно пытается сделать-таки то, что планировала: прикрыть старые книги более подходящей покупкой. Пальцы не слушаются, она даже едва не роняет сверток, прежде чем с трудом заставляет себя улыбнуться и кивнуть.
На самом пороге.
Мерлиновы кальсоны, на-самом-пороге-чертова-магазина.

- Тоже решила, м-м-м... Прогуляться? Невозможно скучно сидеть в особняке в такую погоду, - Эйда нервно усмехается, ухмыляется больше, и делает полшага в сторону. Пальцы свободной руки снова пробегаются по факультетскому гербу на новой мантии. - Приятно было повидаться. Мне, к сожалению, уже пора.

[indent]  [indent] Эсме, когда глаза закрывает, сосредоточиться ни на чем не может, потому что Мэл щекой к ее плечу прижимается, и она лишь за его дыханием следит. Вдох / / Кэссиди большим пальцем по его лбу проводит ; выдох / / она пальцем обратно ведет, его сон оберегая и со своим договориться не успевая. У него, порой, брови хмуриться начинают, а она улыбается, потому что за окном уже давно за три ночи переваливает, и овечки заканчиваются — Эсме досчитывает до сто тридцать девятой, сбиваясь на следующей.
Она в его квартиру приходит из раза в раз, потому что в свою комнату возвращаться не хочет, потому что они уже, кажется, вместе живут. Разве что вслух не произносят, словно негласное обещание нарушить боятся / / Кэссиди так точно; у нее ведь другие планы были, она ведь совсем не за этим к нему в баре подсаживалась.

[indent]  [indent] Сквозь шторы, плотные, но не до конца завешенные, первые лучи солнца пробираются, когда Эсме на бок переворачивается, чтобы уткнуться ему в спину и замершую ногу подсунуть под Малкольма. Он обязательно вздрогнет, что-то в подушку проворчит и снова уснет, а она следом за ним — не в спокойные фантазии, а в очередные кошмары, из раза в раз повторяющиеся. Сегодня МакГонагалл обо всем узнает и палочку отбирает, чтобы в Визенгамот привести и посреди огромного зала в одиночестве оставить.
Он полное право на это имеет — она заслужила, она сама напросилась и на наказание, и на подобное отношение. Только Кэссиди понятия не имеет, как все исправить, потому что объясняться         у ж е         поздно, а пытаться убедить — бессмысленно. МакГонагалл к карьере относится, может, на первый взгляд не слишком заинтересовано, но у него каждое решение принимается после тщательного обдумывания. Эсме бы этому у него поучиться, но все, что она из их         о т н о ш е н и й         извлекает — это привычку в нем рядом.
В его пальцах на ее спине по утрам, в его недовольством стоне, когда она одеяло на себя перетягивает, в его постоянно переслащенном кофе / / Кэссиди бы этого испугаться, ей бы дверь за собой закрыть и никогда больше к ней не возвращаться, только впервые в жизни она себя чувствует на своем месте, и это ощущение терять не соглашается. Не после того, как МакГонагалл ей выпить предлагает, как выслушивает и о себе рассказывает; он ее постоянно сначала в плечо толкает, чтобы проверить — ударит в ответ или подвинется, чтобы сел рядом. Все чаще она сдвигается, от себя его не прогоняя, и тем самым все больше путается. Кэссиди верить людям не хочет, она от этих эмоций бежит, потому что считает, что обещать, значит, сразу подвергнуть сомнениям все, что было до этого сделано.
Если Мэл попросит правду сказать, она не сможет ему до конца открыться.
Если Мэл пообещает рядом всегда быть, она не сможет ему тем же ответить.

[float=right][/float] [indent]  [indent] Эсме секреты хранит, которые ему никогда не узнать, и именно эти тайны ее заставляют не отпускать его с постели, за руки цепляясь и мешая вставать.
— еще чуть-чуть, — хриплым голосом просит, ногами обхватывая и за плечо кусая, когда Мэл что-то сказать против пытается. За окном, кажется, уже снег идет, потому что минусовая температура пробирается и в комнату. Кэссиди недовольно ежится, в одеяле заворачиваясь, и так и встает, на кухню волочась по стене. Она просыпаться не любит, у нее не один час уходит на то, чтобы с мыслями собраться. И так всегда, и так каждый раз, когда она кофе варит, сливает первую попытку в раковину и за вторую принимается, ладонью некультурный зевок прикрывая.

[indent]  [indent] У них сегодня у обоих выходной: МакГонагалл говорит, что его родители ждут их к семи вечера, и Кэссиди на часы поглядывает с волнением. Они встречаются уже больше полутора лет, но еще ни разу не переступают эту неловкую черту. Она с чужими родителями никогда не знакомилась, оттого понятия не имеет, как себя вести. С волшебниками еле слова успевает в предложения сложить до того, как ее обрекают на звание недалекой, а что будет с отцом и матерью Малкольма? Эсме знает, что отец его — священник, поэтому шутит, что будет с ним библию обсуждать и стихи наизусть читать. В этом она по крайней мере разбирается и сможет разговор поддержать; а вот если Изабель про магию начнет вспоминать — возникнет проблема.
— может сделаем вид, что уехали спасать румынских детей? — Рождество — праздник семейный, но Кэссиди его избегает уже не первый год. С детства приученная к большим застольям она в них особое волшебство находит; точнее она о нем помнит, потому что во взрослой жизни повторить воспоминания не получается. Уайатт отказывается домой возвращаться, а отец, один взгляд на которого панику вызывает, с ним разговаривать отказывается. Эсме успевает привыкнуть, что ее Рождество теперь — это поздниу ужин и ранний автобус к себе домой. Но Мэл врывается с предложением, для него, кажется, это важным, и она до сих пор понять не может, зачем так все усложнять. Не то чтобы знакомство привнесет сложности, но определенно новые ожидания вызовет.

[indent]  [indent] Она подарок его отцу заворачивает в упаковочную бумагу, скотч на пальцы наклеивая, чтобы успеть все углы удержать. Кэссиди освещенные масла покупает несколько недель назад, когда мама упоминает, что к ним итальянский епископ приезжает со службой. Они в коробке красивой стоят в квартире и пыль на себе собирают, и Эсме даже неловко становится, что так относится к вещам, в которые и ее, и родители Мэла верят. Для матери его она выбирает последнее издание справочника по фантастическим тварям: достать автограф Скамандера не получается, и Кэссиди дополняет книгу билетом на ближайшее выступление зоолога.
У нее все уже сложенным в коридоре лежит, когда стук в дверь раздается. Она каждый раз боится, что сюда кто-то из знакомых придет и начнет о деле — том самом — с МакГонагаллом разговаривать. Кэссиди первее в коридор выбегает, ему дорогу преграждая / / в шутку все оборачивая, но просто пытаясь, если что, предотвратить грядущее.
[float=left][/float]Они когда только встречаться начинают, Эсме никогда первой не засыпает и спиной к нему не поворачивается. Она свою комнату держит под запретом, никогда Мэла к себе не приглашая. У них, словно отношения на стороне, потому что подпустить его близко, значит, еще больше себя риску подвергнуть. Кэссиди когда решается с МакГонагаллом сблизиться, чтобы со следа сбить, у нее план полностью выстроен. Правда потом они напиваются первый раз, второй, третий — она уже в его футболке, а его ремень лежит, забытый у нее на кресле.
— я быстрее, — в глазок смотрит и хмурится тут же, потому что глазами своим не верит, — мама? — дверь открывает, не давая родителям зайти вперед. Правда их это не останавливает, и они слишком громко для незваных гостей кричат: «сюрприз!». Эсме растеряно в объятия отца заключает, все еще на пороге стоя.

[indent]  [indent] Малкольм не должен с ними встречаться — слишком велик шанс, что так его дело сдвинется с мертвой точки. Именно поэтому она врет, что ее родители на Рождество уезжают в Уэльс, что у них другие планы, и они никак их поменять не могут. Она чересчур сильно отца сжимает, на площадку его заставляя отойти.
— что вы здесь делаете? — у нее нервно голос надламывается, потому что Эсме улыбнуться пытается, но вместо этого неловко стоит босыми ногами на половике.
— ты же говорила, что встречаешься с родителями парня, мы решили присоединиться, — отвечает мама, ее с места отодвигая и протискиваясь в квартиру. Кэссиди успевает только отца за локоть остановить: «погоди, вам нельзя». Правда на немой вопрос во взгляде она ответить блять тоже не может.

[indent]  [indent] Почему?
Потому что ты — доказательство.
[indent]  [indent] Потому что твоя дочь Статут секретности нарушила ради тебя.
[indent]  [indent] Потому что ее никто не просил, а она всех опасности подвергла.

[indent]  [indent] Эсме лицо в ладонях прячет, пытаясь до трех досчитать. У нее неприятный холод позвоночника касается, когда она слышит, что мать уже Мэла обнимает: «она не говорила? эсме!». Она оборачивается, взгляд МакГонагалла избегая.
— почему ты ему не рассказала, как нас зовут? вы же сколько уже вместе?
— мам.
— меня зовут урсула, — она руку Мэлу протягивает.
— мам, — повторяет Кэссиди, когда она уже МакГонагалла своих объятиях сжимает. Все-таки посмотреть на его удивленное лицо приходится. Правда лучше бы Эсме этого взгляда не видела и не знала. Она неосознанно отца за собой прячет, но удержать не может — он уже шаг в сторону Малкольма делает, чтобы руку для рукопожатия протянуть.

[indent]  [indent] — я не знала, что они приедут, — извиняется, плечами пожимая. Возможно, если о магии говорить не будут, то МакГонагалл ничего не заметит. Кэссиди палочку откладывает на кухонный стол, чтобы лишних вопросов не провоцировать. Отец, когда ее замечает, в лице сразу изменяется: «слышал, вы из семьи священника». Откуда ему это известно Эсме не знает, оттого удивленно сначала на него, а потом и на мать смотрит. Лишь потом замечает, что у них несколько пакетов еды и еще один с подарками.
Она понятия не имела, что родители могут быть         т а к и м и,         когда узнают, что у нее все-таки отношения — отношения ведь? — есть.
— надеемся, мы не сильно вам планы нарушили, — у матери хватает такта об этом упомянуть, — но мы подумали, что будет здорово познакомиться и с малкольмом, и с его родителями, раз уж для них ты покупала масла, — Эсме медленно выдыхает, сдаваясь. Полтора года, полтора чертовых года, прожить со страхом, что Мэл ее раскроет, чтобы на Рождество со своим отцом познакомить. Она пытается себя в руки взять, его в сторону отводит, в глаза заглядывая: — может, все-таки скажем, что у нас смена?